Служба. Кладу мобило на тумбу. Какого рожна посольский дьяк напоминает мне про обстояние Нащупываю колокольчик, трясу. Слышно, как за стеной Федька спрыгивает с лежанки, суетится, звякает посудой. Сижу, опустив не готовую проснуться голову вчера опять пришлось принять по полной, хотя дал зарок пить и нюхать только со своими, клал 9. Успенском, молился святому Вонифатию. Псу под хвост Что делать, ежели окольничьему Кириллу Ивановичу я не могу отказать. И горазд на мудрые советы. А я, в отличие от Поярка и Сиволая, ценю в людях умное начало. Слушать премудрые речи Кирилла Ивановича я могу бесконечно, а он без кокоши неразговорчив. Рожа его, как всегда с утра, помята и нелепа. На подносе традиционное для похмельного утра стакан белого квасу, рюмка водки, полстакана капустного рассола. Инструкция По Выживанию Слава Любви на этой странице. Выпиваю рассол. Щиплет в носу и сводит скулы. Читать книгу онлайн День опричника Сорокин Владимир Георгиевич бесплатно, без регистрации. День опричника Владимир Сорокин. После прочтения Сорокина трудно отделаться от чувства легкой гадливости. Будто сделал. Выдохнув, опрокидываю в себя водку. Подступают слезы, размывая Федькину рожу. Вспоминается почти все кто я, где и зачем. Медлю, осторожно вдыхая. Запиваю водку квасом. Проходит минута Неподвижности Великой. Отрыгиваю громко, со стоном нутряным. Отираю слезы. И теперь вспоминаю уже все. Федька убирает поднос и, опустившись на колено, подставляет руку. Опираюсь, встаю. От Федьки утром пахнет хуже, чем вечером. Это правда его тела, и от нее никуда не денешься. Розги тут не помогают. Потягиваясь и кряхтя, иду к иконостасу, затепливаю лампадку, опускаюсь на колени. Читаю молитвы утренние, кладу поклоны. Федька стоит позади, позевывает и крестится. Помолившись, встаю, опираясь на Федьку. Иду в ванную. Омываю лицо приготовленной колодезной водою с плавающими льдинками. Гляжусь в зеркало. Лицо опухло слегка, воскрылия носа в синих прожилках, волосы всклокочены. На висках первая седина. Рановато для моего возраста. Но служба наша такая, ничего не попишешь. Тяжкое дело государственное. Смотрю в потолок на роспись девки, собирающие вишню в саду. Это успокаивает. Гляжу на девичьи ноги, на корзины со спелою вишней. Вода заполняет ванну, вспенивается воздухом, бурлит вокруг моего тела. Водка внутри, пена снаружи постепенно приводят меня в чувство. Через четверть часа бурление прекращается. Лежу еще немного. Нажимаю кнопку. Входит Федька с простыней и халатом. Помогает мне вылезти из джакузи, оборачивает простыней, кутает в халат. Прохожу в столовую. Там Танюшка уже сервирует завтрак. На стене поодаль пузырь вестевой. Даю голосом команду НовостиВспыхивает пузырь, переливается голубо бело красным флагом Родины с золотым орлом двуглавым, звенит колоколами Ивана Великого. Отхлебнув чаю с малиной, просматриваю новости на северо кавказском участке Южной стены опять воровство приказных и земских, Дальневосточная труба так и будет перекрыта до челобитной от японцев, китайцы расширяют поселения в Красноярске и Новосибирске, суд над менялами из Уральского казначейства продолжается, татары строят к Юбилею Государя умный дворец, мозгляки из Лекарской академии завершают работы над геном старения, Муромские Гусляры дадут два концерта в Белокаменной, граф Трифон Багратионович Голицын побил свою молодую жену, в январе в Свято Петрограде на Сенной пороть не будут, рубль к юаню укрепился еще на полкопейки. Танюшка подает сырники, пареную репу в меду, кисель. В отличие от Федьки, Танюшка благолепна и благоуханна. Юбки ее приятно шелестят. Крепкий чай и клюквенный кисель окончательно возвращают меня к жизни. Спасительный пот прошибает. Танюшка протягивает мне ею же расшитое полотенце. Я отираю лицо свое, встаю из за стола, крещусь, благодарю Господа за пищу. Пора приступать к делам. Пришлый цирюльник уже ждет в платяной. Следую туда. Молчаливый, приземистый Самсон с поклоном усаживает меня перед зеркалами, массирует лицо, натирает шею лавандовым маслом. Руки у него, как у всех цирюльников, малоприятные. Но я принципиально не согласен с циником Мандельштамом власть вовсе не отвратительна, как руки брадобрея. Власть прелестна и притягательна, как лоно нерожавшей златошвейки. А руки брадобрея. Самсон пускает мне на щеки пену из оранжевого баллончика Чингисхан, предельно аккуратно размазывает, не касаясь моей узкой и красивой бороды, берется за бритву, размашисто правит ее на ремне, прицеливается, поджав нижнюю губу, и начинает ровно и плавно снимать пену с моего лица. Смотрю на себя. Щеки уже не очень свежи. За эти два года я похудел на полпуда. Синяки под глазами стали нормой. Все мы хронически недосыпаем. Прошлая ночь не исключение. Сменив бритву на электрическую машинку, Самсон ловко поправляет секирообразный островок моей бороды. Я сурово подмигиваю себе С добрым утром, КомягаМалоприятные руки кладут на лицо горячую салфетку, пропитанную мятой. Самсон тщательно вытирает мое лицо, румянит щеки, завивает чуб, лакирует, щедро сыплет на него золотую пудру, вдевает в правое ухо увесистую золотую серьгу колокольчик без языка. Такие серьги носят только наши. И никакая земская, приказная, стрелецкая, думская или столбовая сволочь даже на маскарад рождественский не посмеет надеть такой колокольчик. Самсон опрыскивает мою голову Диким яблоком, молча кланяется и выходит он сделал свое цирюльное дело. Тут же возникает Федька. Морда его по прежнему помята, но он уже успел сменить рубаху, почистить зубы и вымыть руки. Он готов к процессу моего облачения. Прикладываю ладонь к замку платяного шкапа. Замок пищит, подмигивает красным огоньком, дубовая дверь отъезжает в сторону. Каждое утро вижу я все свои восемнадцать платьев. Вид их бодрит. Сегодня обычный будний день. Стало быть рабочая одежа. Деловое, говорю я Федьке. Он вынимает платье из шкапа, начинает одевать меня белое, шитое крестами исподнее, красная рубаха с косым воротом, парчовая куртка с куньей оторочкой, расшитая золотыми и серебряными нитями, бархатные порты, сафьяновые красные сапоги, кованные медью. Поверх парчовой куртки Федька надевает на меня долгополый, подбитый ватою кафтан черного грубого сукна. Глянув на себя в зеркало, закрываю шкап. Иду в прихожую, гляжу на часы 8 0. Время терпит. В прихожей меня уже ждут провожатые нянька с иконою Георгия Победоносца, Федька с шапкой и поясом. Надеваю шапку черного бархата с соболиной оторочкой, даю себя подпоясать широким кожаным ремнем. На ремне слева кинжал в медных ножнах, справа Реброфф в деревянной кобуре. Нянька между тем крестит меня Андрюшенька, храни тебя Пресвятая Богородица, святой Никола и все Оптинские старцы Острый подбородок ее трясется, голубенькие слезящиеся глазки смотрят с умилением. Я крещусь, целую икону святого Георгия. Нянька сует мне в карман молитву Живый в помощи Вышняго, вышитую матушками Новодевичьего монастыря золотом на черной ленте. Без этой молитвы я на дела не езжу. Победу на супротивныя. По заалевшим ланитам видать волнуется. Опустила очи долу, поклонилась стремительно, тряхнув высокой грудью, скрылась за косяком дубовым. А у меня сразу всплеск сердечный от поклона девичьего позапрошлая ночь темнотой парною распахнулась, стоном сладким в ушах ожила, теплым телом девичьим прижалась, зашептала жарко, кровушкой по жилам побежала. Но дело поперву. А дел сегодня невпроворот. И еще этот посол албанский. Там уж вся челядь выстроилась скотницы, кухарка, повар, дворник, псарь, сторож, ключница Здравы будьте, Андрей Данилович Кланяются в пояс. Киваю им, проходя. Скрипят половицы. Отворяют дверь кованую. Выхожу на двор. День солнечный выдался, с морозцем. Снега за ночь подсыпало на елях, на заборе, на башенке сторожевой. Хорошо, когда снег Он срам земной прикрывает. И душа чище от него делается.